ВОПРОС: Почему отсутствие преуспевания в молитве не связывают с пребыванием в ереси и сообщением в таинствах, совершаемых еретическими священниками и епископами?

ОТВЕТ: Это как сказать: смотря кто не связывает. Святые отцы очень даже связывают. А сейчас, да, согласен, распространено представление о каком-то автономном внеконфессиональном исихазме, который будто бы работает сам по себе, вне зависимости от таких вещей, как вероисповедание, церковная принадлежность, церковное общение. Дескать, догматы сами по себе, а аскетика, исихазм сами по себе. В отношении тех, кто вообще не верит ни в реальное существование догматов, ни в существование ересей, как бы, наверное, и вопросов нет: не верят – и не верят, дело хозяйское.

     Вообще, надо сказать, «протестантизм восточного обряда» - это в наше время, пожалуй, самое массовое из именующих себя православными течений, и в этом течении святыми отцами и исихазмом особо не интересуются. Хотя исключения тоже бывают, и если коснуться этих исключений, то эти протестанты восточного обряда говорят: да, исихазм – это нечто интересное, полезное, может быть, даже важное и существенное, а вот догматика – нет, она только какая-то приходящая средневековая историческая форма православия, не более того. Дескать, сейчас времена другие, и мы сами другие – продвинутые, поэтому, мол, давайте оставим эту догматическую зашоренность средневековых византийцев, а вот их исихастское творчество сохраним. При этом тот факт, что в новозаветных текстах и вообще в раннем христианстве точно такое же отношение к ереси, что и у византийских отцов, игнорируется. Получается, что приятное для себя в Св.Писании замечаем, неприятное – не замечаем. Дело, повторю, хозяйское, никто не может запретить верить так или иначе, но вот только нам самим, то есть тем, кто верит или хотя бы хочет верить именно в соответствии с тем, как верили святые отцы, нужно по крайней мере понимать, что такой автономный, оторванный от догматики исихазм – это уже какой-то совершенно другой исихазм, неаутентичный, то есть не имеющий отношения ни к святым отцам, ни к их вере. А мы, надеюсь, хотим того самого святоотеческого исихазма, а не какого-нибудь произвольного, самодельного. Других убеждать в том, наверное, ни к чему, а вот самим понимать всё это стоит.

     Кроме этой весьма редкой категории людей, признающей исихазм, но отвергающей догматы и считающей, что проблема ереси в наше время уже неактуальна, ещё есть среди именующих себя православными довольно большая группа тех, кто согласен с тем, что да, всё нужно, чтобы было, как у святых отцов, что да, нужна догматика, нужно правильное богословие, но при этом связь между догматикой, канонами, церковным общением, аскетикой, исихазмом в их сознании какая-то чисто виртуальная. Говорят, что да, мы за догматы и за каноны, что без них, дескать, нам никак нельзя, а вот спроецировать как-то эту взаимосвязь на наличную ситуацию у этих людей почему-то не получается. Можно, конечно, предположить, что не очень хотят, наверное. Потому что понятно ведь, что проекция должна будет повлечь за собой некоторые решительные действия, связанные с потерей привычного, а значит комфортного состояния, а кому хочется терять комфорт? У современного человека, да и вообще у человека, важнейший социальный инстинкт – это быть там, где большинство делает так, как все. А осознание остроты вопроса, о котором мы говорим, побудит поступить вопреки большинству, вопреки всем. Поэтому в лучшем случае есть понимание, что нужно исповедовать православные догматы, избегать ересей, но это сводится только на свой какой-то частный уровень: вот я сам, мол, никаких ересей не исповедую, и слава Богу, а с вопросом церковного общения – это всё никак не связывается, мол, если кто-то еретик, еретичествует, хотя бы это были и епископы, это их проблема, а лично я сам, дескать, верю православно, и меня эта проблема не касается, и ничего нет страшного в том, что я чисто номинально поминаю этих самых епископов-еретиков и участвую в совершаемой ими Евхаристии.

     И вот тут интересно, что там у святых отцов про Евхаристию, совершаемую еретиками? Точно ли она та самая Евхаристия, которая есть Жертва Христова или что-то другое, и в чём тогда участвуют те, кто причащаются с еретиками? И так далее. То есть все эти вопросы в наше время несложно выяснить, все тексты есть в интернете, можно достаточно быстро при желании во всём этом разобраться, но мне кажется, что дело тут не в трудностях с тем, чтобы разобраться, а дело в отсутствии желания. Потому что эти вопросы не нравятся, они неприятные, и обычно говорят, мол, давайте об этом не будем рассуждать, да кто мы такие, не будем никого осуждать, и так далее. Ну, не будем – так не будем… Но святоотеческая вера предполагает серьёзное отношение к вере, и зачем тогда убеждать себя и других, что ты серьёзно относишься к святоотеческой православной вере и при этом так несерьёзно относиться к ней на деле? Осуждать никого не стоит, это дело хозяйское, и каждый выбирает себе православие по вкусу, но вот если ты хочешь, чтобы всё было, как у святых отцов, то значит всё надо делать так, как учили и как поступали святые отцы. А не иметь церковного общения с ересью – это вообще-то совершенно органическая часть той же самой православной святоотеческой веры. И будто не те же самые святые отцы, которые учат об умном делании, учат и о том, что просвещение благодатью Божией при умном делании – это то же самое просвещение, которое есть просвещение правой веры, подаваемое в церковном общении святых в церковных Таинствах? То есть благодать молитвы неотделима от благодати Таинства, а то и другое неотделимо от Церкви как Тела Христова, в которой не может быть ереси по определению, то есть ересь автоматически выводит за пределы Церкви. Как провозгласил и засвидетельствовал второй Вселенский собор, всякая ересь подлежит анафеме, то есть она по факту вне Церкви, вне Тела Христова, вне благодатного просвещения. Это область духовной тьмы, а какие могут быть таинства в духовной тьме? В наше время всё это выглядит как своего рода обскурантизм, ну а что поделать – из песни слов не выбросишь. Если мы подписались именно на такую веру, то значит надо и потерпеть возможные обвинения в обскурантизме.

     То есть между вероисповеданием именно епископов, не только моим личным, между совершаемыми этими епископами таинствами и умным деланием, которым человек, может быть, занимается где-то в уединенной келье, на первый взгляд связи нет, но тем не менее она есть, и она прямая: всякое просвещение, всякая благодать подаётся только в Теле Церкви. Поэтому какая может быть благодатная внутренняя молитва вне Тела Христова, Которое одно только и является источником Нетварного Света и просвещающей благодати? Поэтому, чтобы всё было серьёзно, можно начать с того, чтобы и Писание, и святых отцов принимать целиком, а не выборочно, мол, это нравится - берём, а это не нравится – не берём; отсюда и досюда – про Иисусову молитву, про умное делание учение отцов принимаем, а всё, что касается связи умного делания с вероисповеданием, церковным общением – это уже, получается, не про нас…На самом деле у святых отцов всё про нас и нас касается, и во всём нужно разбираться в комплексе, то есть и умное делание не оставлять, и вероисповедание хранить, и церковного общения с теми, кто верит иначе, не допускать.

     Кроме этого, есть ещё такая категория людей, и это в наше время какой-то крайний, наверное, случай, когда вроде бы у них есть понимание, что да, это всё про нас, но при этом срабатывает какой-то «магический тормоз», мол, ну нельзя же так просто взять и уйти. Ну, ещё страшное слово «раскол» холодит кровь, хотя если разбираться серьёзно, то при чем здесь раскол, если ты разрываешь с ересью? Раскол – это разрыв с православием, а разрыв с ересью – не раскол, а спасительное ограждение. Поэтому, если речь действительно о ереси, а не о каких-то проблемах в моей голове, когда я вижу ересь там, где её нет, если действительно ересь и это можно подтвердить, она засвидетельствована святыми отцами или иными формами церковного свидетельства, то кто сказал, что нельзя уходить? Надо взять и посмотреть, что об этом пишут святые отцы, что говорят каноны, и как сами святые отцы в таких случаях поступали. Да, просто так разрывать церковное общение и уходить нельзя, но ересь в церковной организации на уровне свидетельства епископов – это уже не просто что-то такое несущественное, а вообще-то очень даже серьёзное и то, что влияет на состояние всей церковной организации, и пребывание в ереси это, по мнению святых отцов, не только личное непосредственное исповедание ереси, но и опосредованное, через тех, с кем человек находится в церковном общении.

     Об этом можно найти даже в Точном Изложении Православной Веры у преп. Иоанна Дамаскина, хотя обо всём этом много сказано не только в каких-то специальных богословских трактатах, не только в специальных канонах, которые мало кто читал и мало себе представляет, что они такое и зачем, но и в тех же самых текстах об умном делании они сплошь и рядом: от патериковых изречений египетских отцов до отцов «Добротолюбия». Можно посмотреть и вспомнить, что говорил, например, авва Агафон, которого, чтобы испытать его, называли блудником, вором, чревоугодником, а он со всем соглашался, а когда ему сказали, что он еретик, он ответил, что нет, извините, это не так. Все эти патериковые истории многие наверняка помнят, да и отцы «Добротолюбия» об этом много писали. То есть те же самые отцы, которые учили, как хранить сердце от нечистых помыслов, как творить Иисусову молитву, они же учили и словом и, главное, делом, как хранить и ограждать себя от ереси, от церковного общения с еретиками. То есть для них это было нечто нераздельно целое: одна вера, которая не делится и не разделяется. Мол, что-то мы принимаем, а что-то не для нас – ещё раз повторю, всё для нас, и мы знаем, что ни Антоний Великий, ни Пимен Великий не учили и не делали вид, что их не касается, как и во что веруют епископы. Мы знаем, что они были в общении с епископами «право правящими слово Истины»: с Афанасием, Кириллом, Феофилом, а не с кем попало. А от кого попало, и это тоже засвидетельствовано, они отделялись, даже если те были в большинстве и поддерживались властью. Было даже время, когда Афанасий был гоним и его поддерживало меньшинство, он смещался, извергался на лжесоборах большинства, признанного государством. И с кем же был тогда Антоний Великий? Антоний был в общении с Афанасием, и в житии Антония неслучайно есть такой эпизод: когда он узнал, что еретики распространяют слух, что он, дескать, в общении с ними, с большинством, то Антоний оставил свою пустыню, пришел в Александрию и засвидетельствовал, что его вера – это вера Афанасия, что он верит, как блаженнейший архиепископ Афанасий.

     Таких примеров масса, проблема не в том, что мы их не знаем, а в том, что мы не пытаемся применить их к себе и к своей наличной ситуации, и не решаемся поступить так, как поступали святые отцы. Ещё один пример из «Добротолюбия»: в одном из самых прекрасных, на мой взгляд, текстов об умном делании – это Сказание об авве Филимоне – говорится о том, что авва Филимон заключил себя в пещере, находящейся в Египте недалеко от Лавры, и хотя вёл образ жизни отшельнический, но был связан с этой Лаврой церковно, причащался у её клириков. А дальше говорится, что когда в Александрии и её окрестностях появилась ересь, которая захватила и ту самую Лавру, то авва Филимон сразу удалился оттуда и отошел в другую Лавру, где православие сохранялось в чистоте, и там его приняли в общение. По логике нынешних исихастов в кавычках авва Филимон должен был заниматься в своей пещере умным деланием, тихо сидеть, а что там приняло церковное начальство в Александрии – это, дескать, их дело и их грех, а не его, а его дело молиться. В крайнем случае, нужно было письмо протеста от ревнителей отеческого благочестия подписать для успокоения души, и сидеть на своём месте и не дёргаться, мол, нельзя же просто так взять и уйти. А вот авва Филимон взял и ушёл. Потому что настоящий исихазм как раз и научил его, что ересь – духовная тьма и пребывать в общении с ней нельзя, и что это не просто опасный для духовной жизни путь, а это смертельно. Ересь, по определению отцов, - духовная смерть. Он сразу взял и ушёл, как только появилась ересь, а большинство осталось ведь, о них даже не упоминается, то есть они в этой истории оказались как бы за скобками церковного контекста, и авва Филимон не смотрел, как остальные себя поведут, а как только увидел, что есть такая проблема, то сразу её решил. А такая проблема решается только радикально – разрывом церковного общения. Когда речь о злоупотреблениях канонического характера, то там иные пути решения, и не все эти злоупотребления нас действительно касаются, а когда речь о догматических искажениях, о ереси, то это и касается всех, и решается радикально, хирургическим путём – отсечением и разрывом церковного общения. Хотя и большинство всегда вело себя не лучшим образом, но церковное предание ставит нам в пример не большинство, а именно святых, в данном случае речь об одном конкретном святом авве Филимоне, а не о всех тех очень многих остальных, оставшихся на привычном месте в привычном положении.

     Подобных примеров только в одном в «Добротолюбии» множество. И мы знаем, как вели себя в похожих ситуациях, к примеру, Максим Исповедник, Феодор Студит, а также Феолипт Филадельфийский, который был одним из наставников свт. Григория Паламы. И как сам Григорий Палама себя вёл, тоже известно. И, кстати, далеко не случайно, что догматический спор об энергиях Божиих начался со спора о практике умного делания, то есть теория и практика воспринимались как нераздельное, как одно целое, они и есть одно целое. А если их разорвать, то это будет уже совсем какая-то другая практика с другими целями и задачами. К примеру, наверное, можно с целью какого-нибудь аутотренинга заниматься Иисусовой молитвой, но вряд ли это будет иметь какое-то отношение к православной вере. Если аскетика без догматики, то нельзя уже будет сказать, что эта аскетика под водительством Духа Святого, она скорее под водительством какого-то другого духа: нет правильного вероисповедания, значит, и благодатного просвещения в умном делании скорее всего не будет, и стоит ждать чего-нибудь совсем другого.

     И для того, чтобы это понять, не надо быть каким-то тонким знатоком духовных вещей, как-то особенно глубоко разбираться в теории исихазма, и тем более не надо знать всей догматики в академическом смысле, достаточно вещей самых что ни на есть простых, и если человек не может распознать и разобраться в этих простых вещах – в том, что умное делание, и вообще духовная в положительном смысле жизнь невозможна в ереси, при еретическом исповедании, при игнорировании догматов, канонов, следование которым, по учению святых отцов, вдохновляется Тем же Самым Святым Духом, Который открывает молитвеннику вход в сердце и просвещает его. Если эти совершенно простые вещи непонятны, если непонятно, что нельзя быть в церковном общении с еретиками (именно в церковном общении, при всём к ним человеческом расположении, доброжелательности, неосуждении их лично, ведь внешних судит Бог, как говорит апостол Павел, а нам с собой надо разбираться), так вот если эти простые вещи непонятны, то с какой стати следует считать, что ему понятны какие-то сложности и тонкости духовной жизни, и с какой бы стати его нужно воспринимать как исихаста, умного делателя в аутентичном, святоотеческом смысле этих слов. Получается, что если человек занимается этим деланием, то это какое-то другое делание и нельзя сказать, что оно прямо-таки «умное».

     Я понимаю, что слово сие жестоко есть, но, ещё раз повторю, что из песен слов не выбросить, и что тут поделать, если апостолы и святые отцы учат именно так, а не иначе, а мы подписались верить им, а не кому-то другому. И эти же самые святые отцы учили, что если у кого-то из таких «исихастов» есть репутация святого старца, молитвенника, подвижника, прозорливца, и если у него сто пятьсот тысяч почитателей, то всё это никакого значения для нас не должно иметь, что это вообще никакие не критерии, а скорее настораживающие симптомы - с чего бы это он так любим и прославляем миром.

     А настоящий критерий хорошо сформулировал настоящий исихаст, тоже один из авторов «Добротолюбия», преподобный Симеон Новый Богослов, сформулировал четко и понятно, хотя и по обычаю своему жестко: на вопрос о том, как отличить настоящего духовного руководителя от поддельного, ложного, он отвечает, что нужно оценивать руководителя, старца по тому, следует ли он в своем учении, в своих делах учениям и делам апостолов и святых отцов. Если следует, то принимать его как самих апостолов и отцов, а если не следует, то, как говорит Симеон Новый Богослов, пусть он и мертвых воскрешает, и больных исцеляет, предсказывает и кучу других чудес и знамений совершает, пусть имеет тысячи духовных чад, почитателей, внешнюю людскую славу молитвенника - в общем, несмотря на всё это, нужно от такового отвращаться, как от демона, и отвергать его. Сурово, конечно, но, с другой стороны, и в любимой всеми Нагорной проповеди Христа, да и у апостолов, есть в отношении лжеучителей выражения не менее суровые, но тут, как говорится, другого Евангелия и других апостолов, других святых отцов у нас нет, поэтому надо следовать им, реальным святым отцам.